Рассказы [компиляция] - Стивен Бене

И вот когда я привел его в кабинет, он огляделся и сказал:

— Боже мой! Какой из Лайзиных любимчиков соорудил эту имитацию уэллсовского кошмара?

— Ой, не помню, — сказал я. — По-моему, его фамилия Сливовиц.

— Такое убранство мог придумать только человек с фамилией Сливовиц. Зубопротезная сталь и черное стекло. Узнаю вкус Лайзы. Скажите спасибо, что вам не повесили панно из шестерен.

— Такой проект обсуждался, — ответил я.

— Не сомневаюсь, — сказал он. — Ваше здоровье, дружище! За два великих института — за брак и развод!

Мне его тост не очень понравился, и я ему это сказал. Но он только покачал головой.

— Вы мне нравитесь, Пейнтер. И всегда нравились. Иногда вы мне кажетесь туповатым, но все равно нравитесь. Вы не можете меня оскорбить — я вам не позволю. И вы в этом не виноваты.

— В чем не виноват?

— В этом раскладе, — сказал он. — Потому что в глубине своей простенькой, опрятненькой души вы, Пейнтер, добропорядочный супруг… как и большинство народу. И останься вы при Салли, вы вели бы добропорядочную супружескую жизнь. Но вам передернули — у нас в Медоуфилде, — и чем вы теперь кончите, один бог знает. Как-никак я сам шесть лет прожил с Лайзой. Скажите, разве это не ад?

— Вы пьяны, — сказал я.

— In vino veritas[45]. Нет, не ад — беру свои слова назад. В Лайзе есть оголтелость, но она незаурядная и привлекательная женщина — вернее, могла бы быть такой, если бы старалась. Но она воспитана на идее Романа с большой буквы и по натуре слишком ленива и слишком эгоистична, чтобы долго стараться. Всегда есть что-то новое, там, за горизонтом. Ну, и в конце концов я устал с этим бороться. И вы устанете. Ей не нужны мужья, ей нужны подопечные и последователи. А может быть, и вы уже устали.

— Пожалуй, вам лучше уйти домой. Я не хотел бы вас просить об этом.

— Виноват, — сказал он. — In vino veritas. Но расклад смешной, правда? Лайза искала романтического приключения, а приобрела близнецов. Вы хотели жениться — приобрели Лайзу. Что же до меня, — тут выражение лица у него стало совсем не пьяным, — больше всего мне нужна была Сильвия, и я ее потерял. Я мог бы снова жениться, но думал, что ей тогда будет хуже. А теперь, возможно, женюсь на какой-нибудь из клиенток, которым помогал с разводом… как правило, мы разводов не берем, только в самых особых случаях, с самыми почтенными клиентами. И как нам всем будет смешно! Какой расклад! — Он сполз в кресле и уснул. Я дал ему поспать, а потом велел Бриггсу спустить его на дальнем лифте. На другой день он позвонил и извинился — кажется, он вел себя шумно, но совсем не помнит, что говорил.

И еще гость побывал у меня в кабинете: два года назад я привел домой Салли. Мы встретились, чтобы обсудить, в какой колледж пойдет Барбара, я хотел показать Салли кое-какие бумаги, но забыл их у себя. Обычно мы встречались в городе. Но она согласилась пойти домой — Лайзы как раз не было. Я вез ее на лифте и открывал ей дверь со странным ощущением. Она вела себя не так, как Джим, — кабинет ей показался милым.

Мы говорили о деле, и я все время смотрел на нее. Заметно, что постарела, но глаза по-прежнему ярко-голубые, и, увлекшись чем-то, она прикусывает большой палец. Странное ощущение. Нет, видеться-то мы, конечно, виделись, но происходило это обычно в городе. Знаешь, я бы ни капли не удивился, если бы она дернула звонок и сказала: «Чаю, Бриггс. Я дома». Понятно, Бриггса она не вызвала.

Я спросил, не хочет ли она снять шляпу, — она забавно посмотрела на меня и ответила: «И ты мне покажешь свои гравюры? Дэн, Дэн, с тобой надо держать ухо востро», и с минуту мы хохотали как дураки.

— О Господи, — сказала она, вытирая глаза. — До чего смешно. Но мне пора домой.

— Слушай, Салли, — сказал я. — Я всегда тебе говорил… честное слово, если тебе что-то понадобится… если что-нибудь для тебя я…

— Конечно, Дэн, — сказала она. — И мы с тобой ужасные друзья, правда? Но она еще улыбалась.

Я не желал слушать.

— Друзья! — я сказал. — Ты знаешь, как я к тебе отношусь. И всегда относился. И ты, пожалуйста, не думай…

Она потрепала меня по плечу… я забыл этот жест.

— Ну, ну, — сказала она. — Мамочка все знает. И мы в самом деле друзья, Дэн. Так что…

— Я был дураком.

Синие глаза ее посмотрели на меня твердо.

— Мы все были дураками, — сказала она. — Даже Лайза. Первое время я ее ненавидела. Я желала ей плохого. Ну, не самого плохого. Пусть узнает, что ты не можешь пройти мимо криво повешенной картины и не поправить ее, пусть услышит от тебя в сотый раз: «На одной ноге далеко не ускачешь». Такие мелочи, которые узнаешь со временем и должна с ними мириться. Но теперь и это прошло.

— Если бы ты приучилась затыкать бутылку пробкой, — сказал я. — То есть не чужой, а ее пробкой. Но…

— Я затыкаю! Нет, кажется, никогда не приучусь! — И она засмеялась. Потом взяла меня за руки. — Странно, странно, странно. И странно, что все прошло, что мы друзья.

— Все прошло?

— Ну, конечно, не все, — сказала она. — Все, наверно, никогда не пройдет. Как мальчики, которые водили тебя на танцы. И есть дети, и не можешь не вспоминать. Но — прошло. Было, и мы потеряли. Я должна была сильнее драться — не дралась. А потом, мне было ужасно обидно, и я ужасно злилась. Но с этим я справилась. И теперь мой муж — Джерри. И не отдам его и Джерри-младшего ни за что на свете. Единственное, что меня иногда огорчает, — ему досталось меньше, чем он заслуживал. Все-таки он мог жениться… на ком-нибудь другом. Но он знает, что я его люблю.

— Еще бы, — сказал я довольно натянуто. — По-моему, ему неслыханно повезло.

— Нет, Дэн. Это мне повезло. Надеюсь, что сейчас, пока мы говорим, рентгеновский снимок миссис Поттер окажется хорошим. Джерри замечательно над ней потрудился. Но всегда волнуется.

— Передай ему привет, — сказал я.

— Передам. Знаешь, Дэн, он хорошо к тебе относится. Очень хорошо. Кстати, как твой бурсит? Придумали новое лечение — он велел спросить тебя…

— Спасибо, — сказал я. — Все рассосалось.

— Слава богу. Но пора бежать. Когда приезжаешь из пригорода, непременно надо за покупками. Передай Лайзе привет, жаль, что я ее не застала. Ее ведь нет?

— Нет. Она огорчится, что разминулась с тобой… не останешься до коктейля? Она обычно возвращается к этому времени.

— Очень заманчиво, но не могу. Джерри-младший потерял одну черепаху, надо купить ему взамен. Не знаешь, где тут хороший зоомагазин? Хотя могу у Блумингдейла — мне все равно за покупками.

— Хороший есть на Лексингтон авеню, пройти два квартала. Но раз ты собралась к Блумингдейлу… Что ж, до свидания, Салли. Счастливо.

— Счастливо, Дэн, до свиданья. И не будем огорчаться.

— Не будем. — Мы пожали друг другу руки.

Провожать ее на улицу не имело смысла, кроме того, мне надо было позвонить в контору. Но прежде чем позвонить, я выглянул в окно — Салли как раз садилась в такси. Когда человек не знает, что ты на него смотришь, он выглядит как-то по-другому. Я представлял себе, какой ее видят остальные: уже не молодая, не та Салли, на которой я женился, и даже не та, с которой мы беседовали всю ночь в остывшем доме. Милая замужняя женщина, которая живет в Монтклере, жена врача; милая женщина приехала за покупками в новой весенней шляпке, с проездным билетом в сумочке. У нее была беда в жизни, но она справилась. И перед тем как уехать на поезде, она сядет на станции на высокий табурет и выпьет содовой с мороженым и шоколадом — а может быть, теперь она туда не заходит. В сумочке у нее полно вещиц, но я не знаю, каких именно, и от каких замков у нее ключи. А если она будет умирать, меня вызовут, потому что таков этикет. То же самое, если умирать буду я. У нас что-то было, и мы потеряли, как она выразилась, — и осталось только это.

Теперь она — просто милая миссис Макконеги. Но только не для меня. И все же к прошлому вернуться нельзя. Даже в Медоуфилд нельзя вернуться — наш дом снесли, а построили многоквартирный.

Вот почему мне хотелось с тобой поговорить. Я не жалуюсь, и я не из тех, у кого шалят нервы. Я просто хочу понять… хочу разобраться. И порой это вертится, вертится в голове. Ведь хочется что-то сказать детям, особенно когда они подрастают. Да, я знаю, что мы им скажем. Но достаточно ли этого?

Когда у нас гостят Бад и Барбара, живем мы, в общем, дружно. Особенно с Барбарой — она очень тактичная и обожает близнецов. Теперь они подросли, и стало как-то легче. И все же время от времени происходит что-то такое, отчего задумываешься. Прошлым летом я взял Барбару с собой на яхте. Ей шестнадцать, и она очень славная девочка — не потому, что она моя дочь. В этом возрасте дети часто бывают колючими, а она — нет.

Ну, мы разговаривали, и, естественно, хочется знать, какие у твоего ребенка планы. Бад решил, что станет врачом, как Макконеги, и я не имею ничего против. Я спросил у Барбары, собирается ли она приобрести профессию, а она сказала, что, пожалуй, нет.